Белое и черное - Страница 35

Кавамура сказала, что Итами, вернувшись из города, зашел к ней около половины десятого. Если он сразу от нее отправился сюда, то по времени все совпадает. Итак, он приходил в ателье. Но почему умолчал об этом?

— Итами-сан и Кавамура-сан живут за озером?

— Да, тот край уже давно обжит, а с этой стороны, говорят, лес был. Вообще-то из Хинодэ можно по улице на шоссе выйти и той дорогой вернуться, но мимо озера гораздо быстрее.

— Тамаки, до которого часа вы сидели под дубом?

— До десяти двадцати. А потом я сказала, что мама вот-вот вернется, и мы ушли.

— Пока вы были там, Итами-сан не проходил обратно?

— Нет. Может, по шоссе вернулся. А может, еще здесь был.

Тут в ее головке, где в беспорядке скакали мысли, как будто что-то щелкнуло, и она обвела взглядом комнату:

— Ой, что я придумала!

— Что же?

— Вы говорили, что вам недостает ее изображения?

— Да-да. А что, оно у тебя есть?

— Есть. Но не у меня. У Мидзусимы-сэнсэя!

— У него есть фото убитой?

— Не фото. Портрет!

— Мидзусима-сэнсэй написал ее портрет?

— Ну да. Правда, он будто бы разорвал его, но все считают, что это враки. Небось, хранит, как сокровище.

Выпятив нижнюю губку, Тамаки ехидно фыркнула.

Итак, по слухам, Мидзусима нарисовал портрет Катагири Цунэко. Если, как утверждает Итами, ни одной фотографии хозяйки ателье действительно не существует, этот портрет приобретал чрезвычайную ценность.

Тодороку от возбуждения выскочил из-за стола:

— Тамаки, ты видела этот рисунок?

— Видела. Он его не показывал, я случайно заметила.

— Какой он величины?

— В пол-листа.

— Ну и как, похоже?

— Да. У него вообще-то портреты не очень хорошо получаются, но тот здорово похож.

— Что же, она ему позировала? — задал вопрос Киндаити Коскэ.

— Нет, вряд ли. Небось, втихаря рисовал да радовался. Катагири-сан ужасно ругалась бы, если б узнала, так что я никому не рассказывала.

— Знаешь, Тамаки, ты нам сообщила очень важную вещь. Мы непременно попросим Мидзусиму-сэнсэя показать нам этот рисунок.

— Но он наверняка будет твердить, что порвал его.

— Тогда пусть еще раз нарисует. А мы тебе покажем, и ты скажешь, похоже или нет.

— Вот здорово! Обязательно посмотрю.

— Киндаити-сэнсэй, вы хотите еще о чем-нибудь спросить Тамаки?

Киндаити напоследок задал девочке вопрос про «белое и черное», но и у нее не оказалось никаких соображений по этому поводу.

Разговор с Тамаки завершился, и тут как раз вернулся сыщик Симура, ездивший сопровождать труп.

— О, Симура-кун! Ну что экспертиза?

— Пока еще ничего конкретного. Вар наконец-то сняли, к экспертизе приступили. Ну-ка, гляньте-ка на меня, сэнсэй! Прискорбный видок, да? — жалостливо обратился тот к Киндаити и, разведя руки, продемонстрировал перемазанную варом одежду.

Да уж, супруга слезами обольется, дома шуму будет!

— Ого! Ну спасибо тебе за труды. Так что там, как лицо?

— Да никак. Тут уже ваша область начинается — труп без лица!

— Что, действительно совсем ничего? — спросил Тодороку.

— Абсолютно. Лица вообще как такового не осталось. Сгорело напрочь, до мяса.

— А причина смерти, время?

— Причина смерти — удушение. Похоже, чем-то вроде шнура ее задушили. Тут, к счастью, следы сзади на шее сохранились, куда вар не попал. Но все подробности — только после результатов вскрытия.

— Время преступления?

— Сказали, что скорее всего где-то в районе десяти вечера плюс-минус час.

Десять вечера плюс-минус час — в это время и господин Итами приходил в Хинодэ, и сильно выпивший муж Дзюнко направлялся в «Одуванчик».

— Кстати, сэнсэй!

— Да?

— Тут одна нестыковка выходит.

— Что такое?

— Помните, там, наверху, в комнате на ковре Эма-кун пятно крови обнаружил, мы еще подумали, что это кровь жертвы? Так вот у нее оказалась группа крови А, а на ковре — группа В. Впрочем, эта нестыковка может нам добрую службу сослужить. Вероятно, это кровь преступника.

Пауза

При всем своем интересе к чемпионату «Нихон сиридзу» поэт S.Y. сумел посмотреть только первую встречу.

У поэта были каверны в легких. Стоило чуть переусердствовать, и открывалось кровотечение. Болезнь была хроническая в полном смысле этого слова: она сопровождала его уже почти тридцать лет, наиболее проявляясь в преддверии весны и в начале осени.

Этим летом он скрывался от жары в краях Синсю и полагал, что ему удалось прилично укрепить свой организм, но по возвращении в Токио последние знойные дни подорвали его здоровье и уложили в постель. Потом ему стало лучше, он начал вставать и еще через пару-тройку дней даже позволил себе выходить на улицу, ограничиваясь, впрочем, прогулками по саду, но в известное читателю утро отправился с собакой смотреть небо над Кавасаки, и вот это-то его и подвело.

Некрупная, но достаточно шустрая собачонка таскала его за собой около часа, и это значительно повредило легким. Следя по телевизору за чемпионатом, поэт почувствовал, как что-то подступило изнутри к горлу, и сплюнул на бумажку сгусток крови.

Дело было привычное, так что ни он сам, ни домашние особого беспокойства не проявили. Надо немедленно лечь в постель и сохранять полный покой. Ему прописали кровоостанавливающее, но самое лучшее лечение в такой ситуации больному было известно лучше, чем врачу. Постельный режим и покой до тех пор, пока не прекратится кровохарканье, то есть, примерно неделю.

На этот период, разумеется, запрещалось все, чреватое волнениями, — включая газеты и радио, не говоря уж о телевизоре. Короче, до полного исчезновения признаков крови во рту господин S.Y. должен был полностью изолировать себя от внешнего мира.